Дорогие братья и сёстры! Предлагаем Вашему внимаю прекрасную статью о жизни простого, доброго и светлого человека, память о котором живёт в сердцах родных и близких. И память которого В род и род.
Этот рассказ о моей бабушке. Сейчас я сама уже давно бабушка, а в детстве была «домашним ребенком». Никогда не ходила в детский сад. В школе, однажды, меня родители отправили в пионерский лагерь, но вынуждены были скоро забрать оттуда по причине моего слезного прошения. Я всегда дома была с бабушкой, а став школьницей, мы с ней на все лето уезжали в деревню на ее родину.
Какой я ее запомнила? Строгая, мало улыбчивая, никогда не повышающая голос, она и внешне отличалась от окружающих. В длинном платье или юбке, в платке, повязанном не «домиком», как у других женщин, а закрывающим почти весь лоб до самых глаз. В руках, если не занималась домашними делами, почти всегда были книги. Книги, которые странно притягивали меня. Одна — большая в серебряном переплете. «Это — Евангелие», — говорила мне бабушка. Другая – поменьше в кожаном переплете с еще более непонятным для маленькой девочки названием «Псалтирь».
Жили мы в очень молодом «социалистическом городе химии», строить который приехали со всех концов страны и комсомольцы, и сосланные зеки, и даже пленные немцы.
Окружающие смотрели на мою бабушку как-то настороженно, и я часто слышала ей вслед: «Вон молилка идет».
Сейчас молодежи представить странно, но тогда это была норма, что в городе не было ни одного храма, а в домах моих ровесников я не видела икон. У нас иконы были всегда и в кухне, где бабушка молилась перед едой, и в нашей комнате, где совершались другие молитвы.
Детский ум очень цепок, хотя бабушка никогда не учила меня чему-то специально или насильно. Как-то само собой вышло, что когда я сама стала молиться, то на стол, прежде чем положить святую книгу, расстилаю специально выделенное полотенце. Не могу положить святую книгу на колени при чтении. Особое отношение к святыне закрепилось на бессознательном уровне по типу: «Делай как я». Понимая это, и я стараюсь научить своих детей и внуков правильным мыслям и поступкам больше не словами, а действиями. Только у меня грешной не всегда это получается.
Иногда к нам приходили незнакомые люди и просили «отпеть покойника». Когда меня нельзя было оставить одну дома, бабушка брала меня с собой. Она одна или с одной-двумя старушками начинали молиться над усопшим. Наверное, поэтому у меня с детства нет страха перед покойниками. Бабушка мне говорила: «У Бога – все живы».
На мои вопросы, откуда она знает этот (церковно-славянский) язык и молитвы, она постепенно рассказывала историю своей жизни.
Моя бабушка – Храмова Анфиса Алексеевна. Родилась в 1900 году в большом селе. В семье она была старшим ребенком, а всего деток было двенадцать человек. Отец у нее «портняжил», уходил на заработки в город и другие села. Матери прокормить столько «ртов» было тяжело. Жили очень бедно. В селе был храм, и часть детей побиралась милостыней около него. Видимо поэтому старшие братья и сестры впоследствии были записаны как Храмовы, а родители и младшие дети — Теляевы.
Бабушка с семи лет сидела «в няньках» в семье священника. У нее одной из семьи была возможность учиться в церковно-приходской школе. Училась она очень хорошо. Батюшка ее стал выделять из сверстников, и она поселилась в их семье как помощница по хозяйству. Затем с семьей священника она переехала в Нижний Новгород, где жила почти до тридцати лет.
Дальше я могу только предполагать (бабушка об этом умалчивала), что с семьей священнослужителя расправились по тогдашним законам. И бабушка была вынуждена уехать в другой город, сохранив церковные Евангелие, Псалтирь, несколько икон и наперсный крест. Замуж она не выходила.
О рождении моего папы я слышала несколько историй от других людей, но все они очень печальны.
Оказавшись в чужом городе одна, чтобы как-то продержаться, она устроилась в заводскую столовую посудомойкой, где и проработала до пенсии по инвалидности.
Ей дали комнату восемь квадратных метров в бараке, где впоследствии родилась и я.
Чем дольше я живу, тем чаще вспоминаю свою бабушку. Когда мы жили летом в деревне, своего огорода у нас не было. Мы каждый день ходили с ней в поле за ягодами, травами, в лес за грибами. Она мне говорила: «Посмотри, как красив Божий мир, но придет такое время, и ты это увидишь, когда цветы будут не на полях, а на людях». Я тогда не понимала. Теперь вижу, что люди одеваются очень «цветасто», а такого радужного разнотравья на полях уже нет.
Как бы мне хотелось сейчас поговорить с ней. Увы, ее давно нет с нами.
Но я верю, что она тоже молится за нас, как и я за нее, ведь у Бога – все живы.
р.Б. Наталия.