Святитель Афанасий (Сахаров), исповедник,   
и его отношение к старообрядцам 

                                
 Общеизвестно, что епископ Ковровский Афанасий (Сахаров) был верным и стойким хранителем церковных традиций в период богоборческих гонений на Церковь Христову. Равным преследованиям подвергались в то время и чада патриаршей Церкви, и старообрядцы. И общая для всех беда вела, как это обычно бывает,  к взаимному сближению.
 В 1929-ом году патриарший Священный Синод принял решения, согласно которым старые русские обряды были засвидетельствованы как спасительные. Богослужебные книги, напечатанные при первых пяти патриархах, признавались православными, порицательные выражения о старых обрядах были отвергнуты, а клятвенные запреты соборов 1656-го и 1667-го годов отменены. 
 Позднее Поместный Собор Русской Православной Церкви 1971-го года все эти решения утвердил.
 Но ещё задолго до их утверждения, а именно в 1958-ом году, святитель Афанасий, возглавлявший тогда созданную по благословению патриарха Алексия Первого Календарно-богослужебную комиссию, предлагал внести существенные исправления в службу святителю Димитрию Ростовскому. Исторически, на его взгляд, неактуальные и обидные для старообрядцев слова: «раскола искоренителю…» и  «буиих уцеломудрил еси» – заменить другими: «житий святых списателю…», упомянув также, что святитель Димитрий «…писаниями своими всех услаждает». 
 Отстаивая свою точку зрения, святитель Афанасий, писал 12-го февраля 1958-го года  управляющему Ярославской епархией епископу Угличскому Исаии (Ковалёву), что «некоторые резкие выражения, внесённые в службу святителю Димитрию, в частности, в тропаре: «…раскола искоренителю… буиих уцеломудрил еси…» в XVII столетии  были исторически оправданы.  «Но и тогда уже,  – пишет святитель Афанасий, –чувствовалась некоторая неуместность таких выражений в молитвословиях, и в некоторых изданиях службы, например, во втором издании 1759-го года, вместо выражения «буиих уцеломудрил еси» было напечатано: «всех уцеломудрил еси». Именно так пели и в академическом храме, когда будущий епископ Афанасий был ещё студентом, то есть в десятых годах ХХ столетия.
 «Есть основания полагать, – продолжает святитель Афанасий, – что теперь старообрядцы, если ещё не думают о соединении, то, во всяком случае, не чуждаются, а может быть, и ищут некоторого сближения с Православной Церковью. Нельзя считать случайным, что один из видных руководителей старообрядчества пишет статью для журнала Патриархии и редакция помещает эту статью с весьма сочувственным предварением, чуждым всякой вражды и укоризны, ибо, действительно, нельзя не приветствовать одушевляющую автора статьи мысль о том, «что при отсутствии догматических разногласий между православными и старообрядцами имеется полная возможность плодотворной работы тех и других на общую пользу».
 Святитель Афанасий цитирует напечатанную в «Журнале Московской Патриархии» за 1955-й год статью наставника И. Ваконья с подзаголовком: «Мысли старообрядца».
 «То обстоятельство, – говорит, оценивая эту статью, святитель Афанасий, – что один из видных представителей старообрядчества не боится открыто указывать на заслуги Синодальной Церкви в деле перевода книг Священного Писания, житий святых, творений святых отцов и в издании различных богословских сочинений, нельзя рассматривать иначе как шаг к сближению, который первыми делают старообрядцы. Не должны ли и мы с любовию пойти к ним навстречу? И одним из первых наших шагов в этом направлении должно быть исключение всяких резких выражений по отношению к старообрядцам там, где это возможно сделать… из богослужения всякие резкие выражения по отношению к старообрядцам должны быть незамедлительно удалены».
 Из статьи старообрядческого наставника святитель Афанасий, как он пишет, « с радостью узнал, что старообрядцы, несмотря на резкие обличения святителя Димитрия, не враждебно относятся к нему. Они не только читают его «Жития святых» в синодальном издании, но даже сами в 1914 году напечатали его Четьи Минеи. И понятно, что резкие выражения тропаря «Православия ревнителю и раскола искоренителю… буиих уцеломудрил еси…» не моглми не смущать их и не огорчать. И нужно ли нам всё ещё бояться исключить из церковных песнопений резкие, почти ругательные слова? Ведь славянское слово «буий» означает «глупый, несмысленный, дикий, дерзкий».
 По словам епископа Афанасия, «все православные знают и чтут святителя Димитрия главным образом и более всего, а может быть, и единственно только, как житий святых списателя. Эта мысль и должна быть в первую очередь указана в тропаре».
 Святитель Афанасий почитал древнерусское благочестие. Его, в частности, привлекало то, что в древней Руси «не только монахи и священнослужители, но и миряне хорошо знали церковный устав, знали до мелких подробностей как порядок церковного богослужения, так и правила совершения церковных служб без священника, – знали даваемые Уставом правила внешнего поведения в храме и дома, хорошо знали правила «церковного вежества», как тогда выражались, и всеми этими правилами руководились повседневно, насколько возможно приближая и свою домашнюю молитву к церковной (возжжение многих светильников во время молитвы, сверх неугасимых, каждение ручною кадильницею пред домашними святынями) и домашний уклад – к монастырскому (обилие святых икон не только внутри дома, но и снаружи, на вратах, при входе; устройство особой молитвенной храмины; земные поклоны пред родителями и старшими; испрашивание на всякое дело благословения главы семьи…)». 
 Период гонений, когда храмов осталось ничтожно мало, а многие верующие вынуждены были скрывать свои убеждения, святитель Афанасий признавал благоприятным для возрождения того, что он называл «монастырём в миру», возвращение к благочестивой жизни наших предков. 
 «В древней Руси, – писал святитель Афанасий в своём известном труде «О поминовении усопших по Уставу Русской Православной Церкви», –  православные хорошо знали не только как должно совершать своё келейное домашнее правило, но знали и то, что за отсутствием иерея каждый мирянин может совершать все церковные службы за исключением таинств.
 Тогда знали, как при этом должен действовать грамотный мирянин. Знали и неграмотные, что и как они могут совершать за каждую службу. А для различных случаев житейских, обстоятельств и духовных переживаний у православных русских людей немало было соответствующих молитвословий, особенно канонов. В старинных рукописных и печатных книгах есть совершенно неизвестные нам каноны: «В печалех и нуждах», «В междоусобных бранех», «О больных», «Во время глада и томления», «О творящих милостыню»… И особенно каноны различным святым, коим от Господа дана различная благодать помогать людям в различных обстоятельствах».
 На домашней молитве об усопших святитель Афанасий рекомендовал своим духовным чадам читать содержащиеся в старинных рукописных и печатных книгах каноны: канон за единоумершего, канон общий за умерших и канон преподобному Паисию Великому, поемый за избавление от муки без покаяния умерших.
 Сам святитель Афанасий все принятые им духовные обеты хранил незыблемо. Однажды, когда доктор, обнаружив у епископа Афанасия  выраженный упадок физических сил и малокровие, назначил ему пантокрин – средство из рогов оленя марала, повышающее тонус, Владыка, прочитав аннотацию к препарату, сказал: «Всё, что связано с кровью, я пить не могу, хоть это и лекарство». По нынешним временам, это выглядит безрассудством, но вполне соответствует традициям древней Руси, о которых епископ Афанасий знал и, ничуть не идеализируя допетровскую эпоху, с уважением относился к благочестивому стремлению наших предков жить по руководству Церкви. По свидетельству капитана Джона Перри, побывавшего в России в начале XVIII века, русские так строго соблюдают пост, что  «и во время болезни они скорее умрут, чем примут какое-либо лекарство, не осведомившись предварительно и не получив удостоверения в том, что оно не скоромно, т. е. не осквернено чем-либо происходящим от мяса». Коллинс, проживший в Москве восемь лет (1659–1667 г.г.) в качестве придворного врача при Алексее Михайловиче, дает такой же отзыв о щепетильности русского: «… если в состав лекарства входили какие-нибудь животные вещества, то он не принимал его, хотя бы это стоило ему жизни». 
 В конце 50-х – начале 60-х годов, как вспоминал церковный писатель Сергей Иосифович  Фудель, епископа Афанасия иногда «можно было встретить на московских улицах – по всему своему облику, по… рясе, по длинным волосам, по дорожному посоху человека не этого мира, а каким-то образом сошедшего с иконы в наш атомный век святителя допетровской Руси».